Бессмертники — цветы вечности - Роберт Паль

— А тебя сюда для чего привезли? — повысил голос ротмистр. — Рассказывай, кого видел, что слышал, а остальное не твоего ума дело, понятно?

Свидетель стушевался и стал поспешно рассказывать. Оказывается, незадолго до приходе «четвертого», к их будке, стоящей на 598-й версте, напротив шпалопропиточного завода, приезжал в экипаже какой-то неизвестный ему офицер с девицей. Когда поезд прошел и когда затем стало слышно, что его грабят, офицер этот, стоя на переезде, произвел из револьвера выстрел в воздух. Что потом было, куда девался офицер со своей дамой, он не знает: не до них в такой момент было.

Это было ново. Так ново, что Леонтьев даже перестал писать.

— А теперь вспомни, Бурмистров, приходилось ли тебе видеть этого офицера прежде? Я имею в виду — на вашем разъезде.

— Приходилось, ваше благородие, и не раз. Офицер этот уже месяц ездит к нам из Уфы на прогулку. Привяжет, лошадь возле нашей будки и вместе с девицей уходят гулять в поле или к заводу. Сядут на лавочку и сидят, беседуют. А как уж стемнеет — Казанским трактом обратно в Уфу, домой.

— Как они выглядят, этот офицер и его дама?

— Господин офицер среднего роста, брюнет, безбородый, но с усиками. Бывал всегда в форме. Девица блондинка, высокого роста, довольно полного телосложения. Оба приветливые, молодые…

— И теперь все еще ездят?

— Нет, теперь не ездят. Видно, грабителей боятся.

Отпустив парнишку, Леонтьев закурил и взволнованно заходил по кабинету. Все, что он сейчас услышал, было столь неожиданно, что не сразу укладывалось в голове. А вахмистр тем временем уже вводил нового свидетеля. Ну-ну, что нового скажет он?

Переездной сторож подтвердил показания сына.

«Так, так, значит, с офицером все верно, — обрадовался ротмистр. — Но имел ли он какое-либо отношение к ограблению поезда? Если имел, то кем мог быть: командиром, сигнальщиком, разведчиком? Что мог означать для нападающих его выстрел с разъезда? Что все в порядке, можно «рассыпаться»? И кто эта загадочная девица, его постоянная спутница?»

Оставшись в кабинете один, Леонтьев поднял все свежие материалы, относящиеся к уфимской организации РСДРП, и стал внимательно просматривать их. Прежде всего ему нужны были фамилии активных участников митингов и демонстраций, рабочих забастовок. Такие фамилии были. Особенно много отложилось их в жандармских документах в связи с известными манифестациями в октябре и вооруженным столкновением в железнодорожных мастерских в декабре прошлого года. Аресты, обыски 1906 года тоже кой-чего дали. Словом, фамилий много, в том числе немало любопытных, замеченных не однажды. Среди них и следует в первую очередь искать большевистских боевиков, этих неуловимых и грозных экспроприаторов.

Из разложенных на столе фотографических карточек он выбрал две. Иван и Михаил Кадомцевы — два брата из многочисленной и беспокойной семьи столоначальника Уфимской казенной палаты дворянина Самуила Евменьевича Кадомцева. Есть в этой семье и офицеры, что в настоящий момент совсем немаловажно. Имеются и девицы… Вот так, господа Кадомцевы, начнем с вас…

Глава первая

Выйдя на нужную ему улицу, почти в самом центре города, Петров замедлил шаг, а потом и совсем остановился, делая вид, что всецело занят изучением витрины кондитерского магазина. Выставленные под стеклом булки, торты, пирожные остро напомнили о том, что он давно уже ничего не ел, но сейчас, в эту минуту, все это аппетитное богатство его интересовало меньше всего. Витрина была для него лишь поводом к тому, чтобы остановиться и, не вызывая подозрений, осмотреться. Главное было — еще раз удостовериться, что идет он чисто, без «хвоста» за спиной и что для многочисленных прохожих он такой же обыкновенный прохожий, как и они сами.

Он приблизился лицом к стеклу и, словно в зеркале, увидел самого себя: худое усталое лицо с давно небритыми скулами и подбородком, черные печально обвисшие усы, суровые немигающие глаза под густыми темными бровями, высокий лоб, давно нестриженые волосы, влажные от падающего на них мокрого снега, розовый шрам на открытой шее чуть повыше правого плеча…

«Ну что, брат, притомился? — сочувственно, одними губами, спросил он самого себя. — Здорово погоняли тебя «фараоны» по Кавказу, по Волге, по Москве? Зарос, оголодал, глаза — как у затравленного зверя, жутко смотреть… И все же, брат, тебе повезло: ты живой, вольный, здоровый. «Фараоны» потеряли твой след, ринулись за твоей тенью куда-то на юг, а ты уже тут, на Урале, в старинном, пахнущем железом городе Екатеринбурге, где тебя ждут новые друзья и новая работа. Сейчас ты придешь к своим, там тебя накормят, отогреют, там ты, наконец, отоспишься — спокойно, по-человечески, сразу за весь этот долгий и жуткий месяц, и опять станешь самим собой, тем простым душевным парнем, тем Ваней Петровым, каким ты знал себя раньше…»

За спиной его с веселым беззаботным щебетом промелькнула стайка спешащих полакомиться гимназисток, и он отодвинулся от стекла. Резко, одним движением поднял воротник старого черного, тесноватого в плечах полупальто, поправил на шее сбившийся воротничок рубашки и, убедившись, что шрама не видно, двинулся дальше.

У дверей магазина он невольно замедлил шаг, жадно вдохнул идущий из них теплый, пьянящий хлебный дух, но пересилил себя, лишь горько сжал сухие голодные губы: «Потерпи, браток, потерпи, скоро ты будешь у своих…»

Вот и дом, где уральцы содержат одну из своих явочных квартир. Перед домом с улицы — небольшой палисад с молодыми зелеными елочками. Во дворе — какие-то хозяйственные постройки, заборы. На втором этаже небольшого добротно сложенного кирпичного дома — жилые квартиры, на первом — аптека. Ему — в аптеку. Там он скажет свой пароль, седой старик-аптекарь ответит ему условной фразой отзыва и уведет в этот добрый теплый дом — к друзьям, к теплу, к чаю… Господи, до чего же он все-таки вымотался за эти дни!..

Еще раз оглядевшись, Иван вошел в аптеку и сразу увидел аптекаря — молодого, вежливого, очкастого. «Не седой, и не старик», — сдавила горло тревога. Что бы это значило? Товарищ что-то напутал или аптека не та?

Он вышел на крыльцо и, бросив полупустой саквояжик к ногам, принялся неторопливо сворачивать самокрутку. «Описание дома совпадает, адрес правильный… Что же произошло? И что делать: немедленно уходить или все-таки попробовать?»

Жизненные невзгоды и долгие мытарства по различным городам сделали его осторожным и недоверчивым. И в то же время силы кончались, он был голоден, изможден, всему его организму требовалась хотя бы маленькая передышка.

От голода и табака его начало мутить. Он бросил окурок в лужу, решительно поднял саквояж и опять вошел в аптеку.

— Скажите, милейший, не найдется ли у вас лекарства для моего отца?

Это был пароль. Интересно, какой последует ответ?

— А доктору вы больного показывали? Рецептик у него получили?

Не то, совсем не то! Явки нет, нужно немедленно уходить.

Сказав, что доктора еще не приглашали, Иван нехотя направился к выходу, удрученный постоял на крыльце и неторопливо побрел прочь. Сырая промозглая погода показалась теперь еще более холодной и отвратительной. Очень хотелось есть. Теплые дурманящие запахи кондитерской, мимо которой он опять проходил, на этот раз оказались сильнее его усталой надломленной воли, и он вошел. Отвернувшись от посетителей, выгреб из кармана последнюю мелочь, тщательно пересчитал, отделил несколько тусклых медяков и попросил себе булки и чаю.

В кондитерской было уютно и чисто. От горячего крепкого чая по телу разлилось опасное размягчающее тепло, Иван ел свою булку, отхлебывал горячий чай, а мысленно уже прикидывал, где искать другую улицу и другую явку. Хорошо бы успеть устроиться до темна, а то ночью в этом незнакомом уральском городе и околеть недолго…

Следующая явка оказалась на противоположной стороне города, почти на окраине. Несколько раз проверив, чисто ли за спиной, он постучал. На стук никто не отозвался. Тогда он постучал снова, на этот раз более требовательно. И опять — тишина. Что же это такое?

Во дворе пожилая баба с красными от стирки руками собирала с веревок белье. Увидев его, озадаченно топтавшегося перед закрытой дверью, она опасливо подошла и ворчливо проговорила:

— Ну, что стучишь-гремишь? Не видишь разя, что никто тута теперича не живет?

— Совсем не живет, что ли? — обернулся он.

— Жили, а теперя нет… Соседка я ихняя, потому и знаю. А ты, погляжу, не сродственник ли их с Мотовилихи? Нет?

— Нет, мамаша, не сродственник, а просто знакомый.

Баба опять опасливо стрельнула глазами и вдруг как завизжит:

— Люди, люди, сюды! Хватайтя ево, лешего, ишшо один бандит заявилси!

Ивана словно ветром сорвало с места. Оттолкнув дико орущую бабу, он метнулся на улицу, добежал до перекрестка, юркнул в узкий грязный проулок, оттуда — на соседнюю улицу, потом опять в проулок… — откуда только силы взялись!